|
ПОСЛЕДНИЙ ГОД НАДЕЖДЫ
2002 год – год, когда художнице Наде Рушевой исполнилось бы 50 лет. Все ее ровесники сейчас зрелые люди, большинство из них бабушки и дедушки, а она осталась 17-летней школьницей. Надя прославилась особым юным пониманием классических произведений мирового искусства, что выразилось в огромном количестве рисунков. Она собирала вокруг себя таких же увлеченных юношей и девушек, вела активную общественную жизнь в школе, много переписывалась с друзьями. Юная художница звала за собой в путешествие по великому и считала, что только личным примером можно что-то доказать: “Если хочешь, чтобы они немного потлели, гори дотла сам... Это страшно трудно, но нужно”.
 Загадка Нади Рушевой стала неисчерпаемой темой для фильмов, выставок, публикаций, исследований. Всех их объединяет преклонение перед этой удивительной девочкой-легендой. Ее раннее становление происходило в благоприятных условиях в творческой семье русского художника Николая Рушева и тувинской балерины Натальи Ажикмаа, и в ситуации общекультурного подъема 60-х годов в стране. Казалось чудовищно несправедливым, что такое блистательное начало пути художницы оборвалось. Однако, судьбой Наде было уготовано стать человеком Великого Служения и, видимо, главным в этом предначертании было: раннее проявление гениальности, взлет и… вечная юность, не омраченная никакими жизненными коллизиями и ошибками взрослого человека. Она стала ориентиром для каждого вновь подрастающего поколения, перешагнув через рамки своего времени.
Не буду повторяться вслед за маститыми “рушеведами”, профессионально оценившими ее творчество. Ко дню ее рождения – 31 января дадим слово тому, кто знал ее лучше всех – ее отцу, Николаю Константиновичу Рушеву. Он угас спустя шесть лет после ее трагической кончины, едва закончив рукопись воспоминаний “Последний год Надежды”. Здесь он описывает самые интересные дни из жизни дочери в 1968-69 годах, а первые дни марта 1969 года (она умерла 6 марта) – по часам. Отпечатав и подшив в две папки подготовленный текст объемом более 400 страниц, он умер через два дня – 23 октября 1975 года…
 Более четверти века пролежала эта рукопись дома у Рушевых в их московской квартире, где единственной хранительницей осталась Наталья Ажикмаа-Рушева. В этот юбилейный для Нади Рушевой год ее мама любезно предоставила возможность газете “Центр Азии” впервые опубликовать отрывки из этого отцовского дневника. В течение всего 2002, юбилейного года Нади редакция планирует печатать их.
Первым очерком станет “Встреча с Е.С.Булгаковой”, состоявшаяся уже после смерти Нади зимой 1969 года. Юная художница первая проиллюстрировала сложнейший философский роман М.А.Булгакова “Мастер и Маргарита” и заслужила своей работой высокую похвалу супруги писателя - самой Маргариты. Наталья Дойдаловна до сих пор сожалеет о том, что Надя не смогла сама встретиться с Еленой Сергеевной, пока была жива.
(Отдельные слова и фразы в тексте выделены редакцией).
Декабрь 1969 г.
О, если бы наша единственная Надежда была еще с нами!.. Как бы она порадовалась и вдохновилась…Сейчас я восстановлю по листкам с беглыми заметками волнующие беседы, самые радостные со дня внезапной гибели Надюши.
* * *
В серенькую бесснежную субботу 29 ноября 1969 года к 12 (часам) мы, ее безутешные родители, были приглашены к Елене Сергеевне Булгаковой, к супруге Мастера, воспетой вдохновительнице Маргарите – хранительнице писательского подвига Михаила Афанасьевича Булгакова (1891-1940). Оказалось, что она уже два месяца разыскивала нас после прочтения в девятой книжке журнала “Юность” статьи “Аполлон и Дафна” – поэтического воспоминания о Наде ее старейшего наставника и друга, Действительного члена Академии Художеств СССР, профессора, скульптора, графика – Василия Алексеевича Ватагина. В статье (сокращенной редакцией) рассказывалось о лебединой песне Надюши, о ее графических композициях к роману “Мастер и Маргарита”.
Мама Надюши по обыкновению застеснялась принять это почетное и любезное приглашение.
Я тоже эти дни очень волновался: а вдруг “Маргарите” не понравится Надино прочтение романа? Поэтому для начала к Елене Сергеевне я отправился вместе с Эдуардом Ивановичем Пашневым, молодым писателем из Воронежа. Передавшие приглашение Ольга Савельевна [Звольская] и Светлана [Солодовникова] встретили нас у памятника Тимирязеву на Никитской площади и проводили в дом напротив.
Дверь нам открыла сама “Маргарита”, стройная, прекрасная, именно такая, какой мы все ее представляем. Приветливо удивившись сразу четырем гостям, впервые переступившим порог ее дома, она с большой благодарностью приняла букет светло-сиреневых астр и указала на почетное место для 2-х больших папок с Надиными рисунками. Затем Елена Сергеевна дала нам немножко освоиться, познакомила с литературоведом Мариттой Омаровной Чудаковой, которая поднялась к нам навстречу от рабочего стола Михаила Афанасьевича. За столом МАСТЕРА Чудакова готовила рукописи писателя к передаче на государственное хранение.
* * *
31 января 1967 года, когда завершилась первая публикация философского романа “Мастер и Маргарита”, моей Наденьке исполнилось лишь 15 лет… Только через полтора года достался мне журнал “Москва” по записи в очереди у нас в библиотеке Центрального телевидения. Давали на две ночи, а в мои 50 лет ночные бдения уже не так плодотворны. Поэтому я получил тогда лишь общее представление о романе, о котором говорила вся интеллигентная Москва и Россия, как о необычном, многослойном (христианская метафора, философия добра и зла, бесовская фантасмагория и сатира на наших бюрократов, идеальная лирика и судьба, вдохновившая одного бескорыстного современного творца)…
Тогда Надюша успешно заканчивала экзамены выпускного, обязательного 8 класса… Она продолжала свою огромную (в 400 рисунков) серию к “Войне и миру”, с увлечением читала трехтомное брокгаузовское издание сочинений Байрона, 8 томов Шекспира. Она создавала свое прочтение “Маленького принца”, серию рисунков “Воспоминания о Варшаве”, “Балет”, “Восток”, “Эллада”, “Пушкиниана”.
Поэтому я и подумать не смел, чтобы обратить внимание слишком юной и перегруженной Надюши на роман “Мастер и Маргарита”… К тому же в июне 1967 года, неожиданно для всех в ЦК ВЛКСМ сочли возможным послать Надю впервые в Артек, к морю! Она поехала туда в качестве делегата от Москвы на 3-ий Всесоюзный слет пионеров.
[Прим: в Артеке Надя приобрела друзей по пресс-центру в лице Оли Бариковой из Павлодара, вожатого Марка Кушнирова с женой Аней...] Вот эти люди осенью 1967 года в Москве впервые и дали Наде прочитать поэтов-символистов, дореволюционных сатириков, а главное – они дали ей переплетенную из двух журналов “Москвы”, книгу “Мастер и Маргарита”…
Надюша вдруг преобразилась и повзрослела!..
Она отложила все другие мечты и серии рисунков, засыпала меня просьбами достать все, что можно о Булгакове, и как-то сразу и упоенно стала создавать свою лебединую песню “Мастер и Маргарита”. […] Ее замысел мне казался грандиозным, и я сомневался в том, что она его может исполнить. Он казался мне непосильным для нее и преждевременным. Ведь ей было в это время 15 лет… И хотя в письмах к друзьям Надя писала, что “рисовать совсем некогда”… она трудилась много и вдохновенно. Четырехслойность романа подсказала ей и четыре графических приема: перо на цветных фонах, акварельные заливки, фломастер, пастель и монотипия. Цельность решения при этом сохранялась. Готовилась она к этой работе тщательно. Прочитала и принесенный мною из библиотеки сборник Михаила Булгакова. […]
Теперь и я, и все наши родные, друзья-наставники восхищены “Мастером”, которого так долго замалчивали. А впервые для меня раскрыла обаяние таланта Булгакова Надюша. Бабушка Вера Алексеевна Лебедева подарила Наде свои журналы “Москва”, которые она [Надя], обрадованная, переплела и сделала книгой. Эта книга стала у нее настольной.
Рисунки рождались удивительные… За год Надя сделала свыше 160 композиций. […]
 [Как-то на выставке] подошел к нам с Надей один старый художник, пожелавший остаться неизвестным. Он сказал, что знаком с вдовой Михаила Булгакова – Еленой Сергеевной Булгаковой, что Наде для продолжения своей удачно начатой работы необходимо с ней познакомиться, ибо у нее хранятся и все купюры, выпущенные при первой публикации. […] Несколько позже от Ю.В.Ларионова, пригласившего нас на премьеру своего литературного концерта “Мастер и Маргарита […], мы узнали, что на улице Горького живет не супруга М.А. Булгакова, а сестра писателя – Надежда Афанасьевна, и что он договорился с ней о встрече 9 марта 1969 года. Но судьбе не угодно было… Утром 6 марта, одевая школьную форму, Наденька внезапно потеряла сознание… 5 часов врачи делали ей уколы и увезли в больницу… Там, не приходя в сознание, от кровоизлияния в мозг она скончалась…
Трудно писать дальше… Потеряв нашу единственную Надежду и жить-то теперь не хочется…
Но Надюша говорила: – Я живу жизнью тех героев, кого я рисую!
Сердечное внимание всех наших наставников, родных и друзей обязало нас, безутешных родителей, свято хранить ее 100 папок по 100 рисунков в каждой […]
* * *
И вот сейчас белые папки Нади на большом круглом полированном, старинной работы столе, украшенном фарфоровой вазой с огромным букетом из крупных роз. Эти розы кто-то принес во время нашего визита – передал и ушел. Мы, четверо гостей Елены Сергеевны Булгаковой, благоговейно молчим.
Только неделю назад я узнал, что Елена Сергеевна Булгакова и есть “Маргарита”, и вот мы у нее, и рисунки лежат на столе. И мы, и присутствующая тут же Чудакова – все понимали, что сейчас наступил решающий момент в судьбе рисунков Нади.
Я попросил Светлану Солодовникову показывать рисунки, а сам замер позади всех.
Волею судьбы первым лежал большой вертикальный портрет, рисунок фломастером на розовой бумаге, образ Маргариты во время первой встречи ее с мастером: “Вам не нравятся желтые цветы?”
 Минута затаенного молчания… Все поглядывают на Елену Сергеевну и с удивлением убеждаются, что ясновидящая Надя интуитивно передала полное сходство с нею. Медленно и тихо Елена Сергеевна произнесла:
– Это изумительно!
Потом бодрее:
– Передана мгновенная, глубокая влюбленность и страх потерять ее! Жертвенная любовь!.. Готовность бросить букет мимозы и готовность на все!
 Второй рисунок, тоже основное испытание – “Голова Иешуа” (монотипия).
Тихое восклицание: “Ох!” Затем уважительно:
– Взрослый ребенок! Такой мог после жесткого допроса сказать Пилату: “Отпусти меня”…
У меня отлегло от сердца и я стал записывать высказывания.
“Берлиоз и Иван Бездомный сидят на скамейке на Патриарших прудах” (начало романа). В зелени сквера над ними: Коровьев, Кот-Бегемот и Гелла (зеленый фломастер). – Чудесный рисунок! Каков Берлиоз! Самодовольный, беззаботный, с сытым брюшком. А как свободно заплела Надя в листья дерева свиту Воланда. В романе этого нет. Удачное добавление!
“Иван Бездомный в больнице рассказывает главному врачу Стравинскому” (монотипия на разворот книги).
– Трогательный… полуребенок Иванушка… очень удачно. Ведь он из других самый светлый…
“Мастер в больничном халате сидит один на койке” (перо и акварельные сполохи на светло-зеленоватом фоне).
– Ох, какой! Волосы слипшиеся, тоскливая затравленность… Это поразительно!.. Лунный тревожный свет!..
“Крысобой начинает терзать Иешуа” (два варианта: монотипия и пастель).
Вздох: – Ох как! Ребенок и зверь!.. “Не бей меня”…
“Голова Понтия Пилата с псом, заглядывающим в глаза хозяину” (два варианта: монотипия и заливка черной акварелью). Молчание.
– У него раскалывается от боли голова. Какая сложность чувств!.. И пес готовый нести…
“Две головы Христа: несение креста и распятие” (суровая пастель на сером фоне).Долгое, взволнованное молчание:
– Глаза! Невероятно!
“Распятие: к губам Христа на копье подают влажную тряпку” (оранжевая пастель на сером фоне).
– Висит Христос!.. Кулак палача!.. С копьем!..
“Рыжая Гелла, Коровьев, Азазело” (яркая пастель). Оживленно и весело:
– Ах, красавец!.. Обворожителен…
 “Мастер и Маргарита, первая их встреча, в рост на фоне солнца” (монотипия). Молчание.
– Какая прелесть! Женственность… Не знаю, что и сказать!..
“Голова Ивана Бездомного”. Крупно (заливка пятном черной акварели).
– Он не чувствует ссадины на щеке… Глаза!.. Какие срезки ладоней с образком и огарком свечи… Еще не прозрел… Вылупливается, написавший трактат о безбожии…
“Мастер у Ивана. Сидят на больничной койке” (сепия, пастель).Пауза.
– Это поразительно прекрасно! Каков жест на луну! Тени поразительные. […]
“Первая часть – голова и фигура в рост” (заливка пятном черной акварелью).Уважительное восклицание:
– Вот достойный подход к Воланду! Каков глаз! Один из-под берета с пером, а плащ со шпагой… И это не театр, а кусок тучи!.. Иное толкование…
“Мастер творит, мастер читает письмо из редакции с отказом” (неясные образы, фломастер на зеленом фоне). Задумчиво:
– Как свободно!.. Зрело!.. Поэтическая недосказанность… Хорошо, что Надя и свечу нарисовала… Михаил Афанасьевич любил работать при свечах… Как замечательно!..
“Мастер бросил в печку рукопись, Маргарита выхватывает остатки” (Монотипия). Молчание.
– Глаза навыкате! Надеются оба, но по-разному… Чад… Руки обожгла… Как скупо намечена старая печурка. Чудесно! Чудесно! Чудесно!
“Маргарита утешает Мастера”. Два рисунка (перо в размывку). Молчание. Все долго всматриваются в рисунки. Мариэтта Омаровна:
– Удивительно! Такое же удовольствие, как при чтении романа.
Елена Сергеевна:
– Это не то слово… Какая трогательность… Какая амплитуда чувств…”
 “Маргарита и Азазело. На садовой скамейке”. В рост (перо на зеленоватом фоне). Тепло:
– Маргарита – хороша! ...Азазело великолепен, корректен…
“Азазело дурачится (в рост). Коровьев и Кот с рюмками, косятся на него (по пояс)” (Фломастер, контуром на зеленоватом фоне).Оживленно:
– Теплая сатира… Такой кот скажет: “Казенную машину зря гоняешь”… Хорошо, что манера подачи разная.
“Мастер и Маргарита. Портреты на разворот” (заливка ударами кисти, черная акварель).Молчание.
– Ой как!.. Прекрасные лица!
“Мастер и Маргарита” (на одном паспорте пастелью в монохроме, коричневой и зеленой).Сразу:
– Это потрясающе. У мастера в глазах выражение одиночества… Какая прелесть по цвету…
“Маргарита читает роман”. Сидит за столом, вся фигура (перо, всполохи акварелью по лицу).Тихо:
– Обо всем забыла…В ночной сорочке, босиком…
Елена Сергеевна обернулась и заметила, что я записываю, смутилась, но сразу опять впилась в следующие рисунки.“Азазело и Гелла, щекочущая шею коту”. Восхищенно:
 – Это поэма! Кот-проказник. В мини-передничке Гелла, чарующая, но без секса. Совершенство! Чем больше смотришь, тем больше это затягивает… Такой рисунок! Это настоящее искусство! Можно смотреть до бесконечности…
“Наташа-ведьма верхом на борове” (зеленый фломастер, росчерки пастелью).Смеется:
– Обворожительно! И галстук, и глаза Никанора Ивановича: “Я буду жаловаться”… Ой, как удачно! Как удобно она расселась, как на канапе… летят…
“Шабаш-вакханалия” (монотипия).Увлеченно:
– Это по-пушкински прекрасно! Вакханалия в античном смысле, в лучшем постижении!.. И фантастично, и ясно!
“Маргарита-ведьма с ребенком” (перо на зеленоватом фоне).Вздохнув:
– Мало кто заметил этот штрих, рисующий Маргариту… Она осторожно говорит: “Я тебе снюсь”… Ох…
“Голова Христа” (монотипия на светлом фоне).Удовлетворенно:
– Какой безошибочный рисунок! Как Надя чувствовала Христа! Как ребенок – ребенка… Простота средств и мудрость.
“Толпа выходит из варьете, женщины в белье” (монотипия). “Хор в управлении” (большой выставочный рисунок фломастером на цветном и подцветка пастелью).Весело:
– Смешно! Все напрягаются до изнеможения. Но сатира Нади добрая… К женщинам она мягче. Я не думала, что так можно передать это. Фикус! Одежды 30-х годов… Очень смешно!
“Мастер и Маргарита, на коленях, в свободных одеяниях перед Воландом” (фломастер на сером, растушевка пастелью).Задумчиво:
– Какой рисунок! Удивительная композиция… Какие глаза! Мастер оброс, а прекрасен. У обоих разбросаны волосы… Как ясно… Маргарита босиком и очень женственна… Как она его поддерживает!.. А шапочку эту я ему в гроб положила…
“Мастер и Маргарита”. Портреты в полупрофиль слитно. Отвечает Воланду: “Я никто…” (монотипия на светлом).Долгое молчание, затем тихо:
– Вспухший рот… Характерно для Михаила Афанасьевича… Будто вздохнул… Это провидение Нади… Готовность держаться до конца! Кто знает, что ее ждет.
“Ведьма Гелла и буфетчик” (монотипия) Живо:
– Боже, Боже! Какая сатира! Совсем свихнулся. И ноги от страха перекосились. А какой придумала Надя фартучек. На обнаженную красавицу. И опять – никакого секса… Высокое искусство!
“Низа и Фрида”.Затихли все. Медленно:
– Какие глаза! Восточная обворожительная красавица и коварная. Сросшиеся брови – одним ударом. Предельная измученность Фриды. Глаза, полные слез… Худая рука с… Потрясающе!
“Иуда и Низа” (вертикальные портреты).Молчание.
– Вылез из укрытия Иуда… Губы распустил…
“Рукописи не горят. Маргарита и Мастер с возвращенной рукописью… Смотрят на Воланда” (перо и кисть на сероватом фоне).Молчание. Тихо:
– Какие глаза!.. Оба расцветают.. На мастере торжественная мантия… Тога. Откуда это созвучие: жест руки, держащей рукопись! […]
“Мастер и Маргарита. Остались одни, смотрят на удаляющихся” (перо, акварельные переливы).Молчание, потом восклицание:
– Чудно! Какие лица!.. Цвет одеяний!.. Неземное счастье! Вечный покой… Какая акварельность… Мне пишет одна женщина из США… Ей это непонятно, что это такое?.. А вот девочка в 16 лет прекрасно все поняла. И не только поняла, но и убедительно, великолепно изобразила. Не могу расстаться, душа взволновалась…
Мы закончили первую папку…
– А что же во второй? Развяжите ее.
Перерыв.
Н.Рушев. 20.12.69 г.
(Продолжение следует…)
Газета Центр Азии. №5 25 - 31 января 2002 года
| 
